Егор взял в руки ежедневник и раскрыл его. Форзац был украшен надписями: Юля, Юлечка, Юлёныш – все вариации моего имени, в самом разнообразном исполнении – от арабской вязи до готического шрифта… Психоаналитик тут же обвинил бы меня в нарциссизме и мании величия. Но на самом деле это было всего лишь проявлением нежных чувств Никиты – когда я получила ежедневник от него в подарок, надписи на форзаце уже были сделаны им собственноручно.
Мой милый путешественник!
Как я соскучилась!
– Довольно крупная вещица. И как ты могла оставить его здесь? – недоверчиво уставился на меня Егор.
– Сама не представляю.
– Ничего странного! Ведь была уже ночь, метель, мороз, да и вы в таком состоянии… – объяснила официантка.
Уж лучше бы она молчала!
– В каком состоянии? – насторожился Егор. – Ночь? Метель?
Я уткнулась в ежедневник, вдумчиво изучая страницы, так, словно разговор шёл не обо мне.
– В нервном. Возбуждённом, – пояснила официантка.
– Юля, – строго посмотрел на меня Егор. – Как странно. Что ты здесь делала ночью, да ещё и в метель? Как ты здесь очутилась?
– Вы что-то путаете, – сказала я официантке, стараясь выглядеть равнодушной. Мне удавалось это с трудом. Руки дрожали. – Наверное, я забыла здесь ежедневник не ночью. И не в метель.
– Ту ночь я хорошо запомнила! – возразила дама, обиженная подозрением в раннем склерозе. – И вас тоже, Юлия! Вы заказали кофе, но даже не притронулись к нему.
– Неужели?
– Правда-правда! Вместо этого без конца что-то искали в сумке, выкладывали всё на стол, озирались, жутко нервничали… Потом, не дождавшись счёта и сдачи, бросили деньги и убежали, а ежедневник так и остался лежать на столе…
– Какое загадочное поведение. Юля, что же тебя так взволновало?
– Да я уж и не помню.
– Наверное, вы увидели перевернувшуюся машину, – подсказала официантка.
Почему она не закроет рот?!
Пусть сейчас же замолчит!
– Вот вас и затрясло от ужаса! В тот вечер тут неподалёку улетел с трассы автомобиль, – объяснила дама Егору. – Машина перевернулась. Говорят, даже загорелась… За рулём была женщина – она погибла. Вы, Юля, наверное, проезжали мимо, видели сгоревшую машину, гаишников, спасателей… Конечно, разволновались. Да я бы неделю умирала от страха! Одно дело – когда показывают по телевизору, и совсем иначе – увидеть своими глазами…
Следующий день ознаменовался окончанием лета. По календарю, конечно, лето ещё даже и не наступило. Однако последние дни мы поджаривались на солнце так, словно на дворе был разгар июля…
Жара внезапно прекратилась. Горожане снова достали из шкафов плащи и куртки. Дети увлечённо шлёпали в резиновых сапогах по лужам. Евин Мишутка подхватил насморк, и мамаша, озабоченная проблемами с бизнесом и погрязшая в делах, как российские чиновники в коррупции, сделала попытку спихнуть мальчугана на меня.
Сладкая парочка нарисовалась на пороге в тот момент, когда я наматывала на шею фиолетовый шарф, собираясь покинуть квартиру. Задержалась всего на минуту, раздумывая, не надеть ли пуховик. Судя по изображению в окне, он не был бы лишним. В небе распухшим дирижаблем зависла чёрная туча, ледяной ветер сгибал деревья, по гигантским лужам пробегала тревожная рябь…
– О, а я так надеялась, что сегодня ты работаешь дома, – расстроилась Ева. Она выглядела потрясающе: лёгкое светлое пальто, шикарная коричневая сумка, леопардовые сапоги. И к этому великолепию – огромные и сверкающие, как у Шехерезады, глаза, каскад тёмных блестящих волос.
В отличие от меня, внезапные изменения погоды никогда не ставят Еву в тупик. У неё заготовлено по десять вариантов экипировки на любое показание термометра – на комфортные семнадцать выше нуля, на тридцатиградусный зной, на дикую стужу и так далее.
– Убегаю! – возвестила я. – Мишутка, прости, но сегодня никак не смогу с тобой поиграть.
– Згя, згя, – прогнусавил малыш. Нос у него был красный и распухший, под ним – раздражённая носовым платком кожа. – Значит, Юля отпадает. Ну, и что делать, а? – обратился он к своей блистательной мамаше. – Куда ребёнка-то сбагришь?
– А с собой не возьмёшь? – с надеждой спросила Ева.
– Ты что?! У меня сегодня планёрка в редакции, потом интервью и пресс-конференция. А на улице погодка ещё та. Ему дома сидеть надо, а не со мной мотаться. Желательно ещё и врача вызвать.
– Да, ты права, – вздохнула Ева.
– Обильное питьё, чай с лимоном. И обязательно закапайте нос. Насморк чреват отитом.
– Чревататит? – удивился Мишутка. – Какое интересное слово! Похоже на заклинание! Чревататииииит… чревататииииит… – завыл он трубным басом, словно ноябрьский ветер.
– Твоя мама не посидит? – спросила я у Евы.
– Куда там!
– И что будешь делать?
– Видимо, сегодня никуда не еду. Отменю все встречи.
Я заметила, каким восторгом вспыхнули глаза Мишутки.
Мама останется с ним дома!
Невиданная радость!
Сразу ощутила укол ревности. Надо же, я – нянька, каких поискать: сто раз играла с парнем и в индейцев, и в космических пиратов, строила небоскрёбы из диванных подушек, лепила фрукты из гипса. А Ева отправит Мишутку к компьютеру, сама же будет весь день ругаться по двум телефонам. Но ребёнок заходится от счастья, узнав, что сегодня с ним посидит мама…
– Никита вернулся? – поинтересовалась Ева.
– Жду в понедельник.
– Приедет на денёк и снова в путь?
– Не сыпь мне соль на рану. Главное – приедет!