Нонна так вообще повторяла магическую фразу «Юля, ты дура!» каждую неделю…
«Юля – ты нормальная или как? – смотрела она на меня поверх своих стильных очков, изучив представленный отчёт. Я рапортовала о том, как распорядилась рекламным бюджетом кофеен «Золото» и «Шоколад». – Ты хочешь, чтобы мы показали эти цифры Гынде? Ему понравится, я не сомневаюсь. Но в следующем месяце он выделит на рекламу на пятнадцать процентов меньше. Давай, быстро переделывай. Умножай каждую строку на четыре. Когда не надо – ты такая честная! Мужчины не заслуживают откровенности. Тем более Гында».
«Юля, ты просто ду-ра, – чеканила она, выслушав мой пассаж насчёт деспотизма свекрови. – Сама виновата, прыгаешь вокруг неё, как депутат вокруг олигарха, вот и результат…»
Милая Нонна!
Трель домашнего телефона прервала умиротворённую дегустацию коньяка, сыра и кофе.
– Никитушка! – обрадовалась я.
– Юля, ты же не спишь?
– Конечно нет!
– Я и не сомневался. Вот, захотелось услышать твой голос. Работаешь?
– Нет! Поработаешь тут, как же! Отвлекают всякие…
Фёдор сделал страшные глаза, замахал руками, призывая меня хранить молчание.
– А кто тебя отвлекает? – живо заинтересовался Никита.
– Полыхаев, скотина. Припёрся, подлец, среди ночи! Принёс коньяк, – я бросила взгляд на бутылку и прочитала в трубку название, – и копчёный сыр. Ни разу не пробовала сыр-косичку. А ты?
– Знаю, ел, – помрачнел Никита.
Неужели не понравилось?
Странно.
Мне – очень!
– И вы там вдвоём, у нас дома? Или ещё кто-то пришёл?
– Вдвоём, – отчиталась я. – Пьянствуем.
«Юля, ты полная дура, – убито прозвучал в моей голове голос Нонны. – Кто тебя тянет за язык?»
А что я сказала?
Всё честно.
– Малыш, дай-ка трубку Полыхаеву, – попросил Никита.
– Держи! – я вручила телефон Фёдору.
Мне стало грустно. Нежданный гость лишил романтического сеанса связи – я бы могла пятнадцать минут поворковать с Никитой. Но теперь он вряд ли станет со мной говорить. Не при Фёдоре же!
Полыхаев взял трубку и одновременно вновь наполнил рюмки. Часы показывали час ночи, за окном разлились чёрные чернила…
– Что он тебе сказал? – поинтересовалась я.
– Что я придурок, – сообщил коллега-журналист. – К такому коньяку не катит сыр-косичка… Надо же… Слава богу, он не видит, что мы пьём из водочных рюмок.
– Да, в этом нам повезло. Иначе просто убил бы.
– Серьёзный парень у тебя, – покачал головой Фёдор.
– Он классный.
– Ну-с, девушка, продолжим?
…Итак, зачем же пришёл Фёдор? Хотел выяснить, о чём я говорила с членом Законодательного собрания.
– А заливала, что не имеешь подступов к Богдану!
– Так и есть.
– Но он катает тебя на машине!
Я вспомнила: в салоне лимузина пахло кожаной обивкой, сверкали полированным деревом панели. Хозяин транспортного средства и вовсе благоухал чем-то невероятным. Спина водителя виднелась на горизонте – до него было далеко, как до Карибских островов…
Надо же, он вспомнил моё имя! До этого мы встречались с Гындой несколько раз, и он настойчиво называл меня Светой… Не могу смотреть на его влажные, вывернутые наизнанку губы. Они постоянно шевелятся, изгибаются как гусеницы. А вдруг они уползут с физиономии Гынды – и начнут копошиться прямо на мне, оставляя везде мокрые следы? Фу-у-у-у… Но, видимо, я предвзято отношусь к внешности Гынды. Тележурналисты охотно берут у него интервью, он постоянно мелькает на экране. Всё-таки – монументальная фигура областной элиты…
А что он хотел от меня? Он явно прощупывал почву… Зачем я ему понадобилась? Спрашивал, дорого ли обошлись похороны моей подруги.
Конечно, дорого!
Учитывая, как долго проработала у него Нонна, мог бы поучаствовать в расходах. Хотя бы предложил! Я бы обязательно отказалась, помня, как ненавидела Нонна этого губошлёпа… Нет, не предложил…
Потом долго и нудно выспрашивал, куда я дела вещи подруги.
Странные вопросы!
Ему-то какое дело?
– Одежду отдала в церковь. Ещё три коробки стоят у меня на балконе.
– А что в них?
– Ничего особенного. Две вазы, миниатюрная копия микеланджеловского Давида, бижутерия и так далее. Немного золота было, подвеска с топазом, серьги, кольца – положила в банковскую ячейку, вдруг наследники объявятся…
Взрослый сын Нонны живёт и работает в Англии. На похороны он не приехал и вряд ли наведается в Россию, чтобы получить наследство в виде пары золотых изделий. Но Гында ничего не знает о сыне Нонны.
И не надо.
– А её любимый браслет я не стала снимать. Так и оставила на запястье. Он без застёжки. Нонна носила его постоянно.
– Да, я видел, – пробормотал Гында.
Безусловно, наследство Нонна оставила небогатое. Для человека, когда-то владевшего магазинной сетью, и вовсе нищенское. После смерти мужа и капитального разорения Нонна предпочитала жить налегке. «Так гораздо проще», – говорила она.
Гында почему-то остался недоволен результатом расспросов, я это видела. Его толстые губы раздражённо подрагивали, он их постоянно облизывал. К счастью, салон автомобиля был просторен, и я аккуратно отодвинулась, – на случай, если у собеседника вдруг начнёт капать слюна. Гында пристально изучал моё лицо, я пыталась выглядеть открыто и простодушно, но не усердствовала. Ведь если товарищ успел прочитать в «Уральской звезде» парочку моих статей, пылающих социальным пафосом, он не поверит, что рядом с ним сидит глупенькая, безвредная куропатка…